Творчество

[mgrt33]

Название: Во сне и наяву
Автор: Magreta33 (в соавторстве с Артуром Конан Дойлом)
Бета: Москато Д`Асти 2008 года
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Холмс/Ватсон
Описание: "Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам" (Шекспир "Гамлет")
Жанр: Романтика/Мистика
Дисклеймер: Герои принадлежат друг другу, аффтар просто от этого прется
Размер: Мини
Саундтрек: Абсолютная тишина
От автора: Фразы, выделенные звездочками, вырваны из контекста канона ("Установление личности", "Собака Баскервилей")


*- Мой дорогой друг, жизнь несравненно причудливее, чем все, что способно создать воображение человеческое, - сказал Шерлок Холмс, когда мы с ним сидели у камина в нашей квартире на Бейкер-стрит, - Нам и в голову не пришли бы многие вещи, которые в действительности представляют собою нечто совершенно банальное. Если бы мы с вами могли, взявшись за руки, вылететь из окна и, витая над этим огромным городом...*

Я смотрел на огонь, уютно устроившись в кресле, попыхивая сигарой и слушая Холмса вполуха. За окном дождь лил как из ведра, в клуб я решил сегодня не ехать, и вот теперь, сидя у камина, я делил удовольствие между неторопливыми размышлениями Холмса и звуками потрескивающих в огне поленьев. Бренди, которое незадолго до этого мы выпили, разлилось внутри меня теплым молоком, убаюкивало, и лишь поэтому я был не в состоянии сосредоточиться на том, что говорил мне мой друг.

Впрочем, казалось, что и сам Холмс находился в том же блаженном состоянии, что и я, наверняка он уже понял, что я не готов живо реагировать на его измышления, поэтому с покорностью, вызывавшей во мне тихую благодарность, продолжал свой монолог, не ожидая от меня даже вежливого участия.

Мы засиделись за полночь, как это часто бывало, когда Холмс был занят каким-нибудь не очень серьезным делом (*дело на одну трубку* как он любил выражаться), поэтому настроение у него было хорошее, ибо пища для его великолепного ума была в достатке, вместе с тем, относительная простота дела позволяла моему другу параллельно вести беседы, совершенно не касавшиеся предмета его размышлений.
Мы простились в гостиной, я поднялся к себе, Холмс остался у камина. Спустя четверть часа, когда я заканчивал отложенное в спешке днем письмо моему старому приятелю по Нортумберлендскому полку, я услышал тихие шаги Холмса, он прошел мимо моей спальни, затем негромко захлопнулась дверь в его комнате, и в доме все стихло.

Я написал адрес и запечатал конверт сургучом. Докурив сигару, я погасил свечу и, слегка закоченевший, лег в постель. Ночь выдалась безмолвная и беззвездная. Я лежал с открытыми глазами, рассматривая в тишине черный потолок. Еще с войны я перестал бояться темноты, но абсолютная тишина, словно ватные беруши, заползала в мои уши и нервировала меня. Странно, но ночью все звуки слышатся и воспринимаются совсем не так, как днем. В солнечный день, уйдя по горло в заботы, порой не замечаешь, что творится в соседней комнате. Но ночью из-за временной и неуютной для разума слепоты, весь организм превращается в слух, и человек, словно мощный локатор, воспринимает любые звуки, будь то топот копыт проезжающего по соседней Риджент-стрит экипажа, или неровное царапание веток по оконной раме соседней комнаты.

Я лежал и пытался вспомнить, о чем мне весь вечер рассказывал Холмс. Кажется, он что-то упомянул о новом деле, но совсем вскользь, из чего я сделал вывод, что мой друг уже нашел разгадку. Потом я вспомнил, как Холмс сказал о том, что жизнь наша причудлива, и во многом превосходит то, что мы себе можем нафантазировать. Кажется, он говорил еще, что если бы у нас была возможность, взявшись за руки, вылететь из окна, и летая заглядывать под крыши домов, то по сравнению с открывшимися нам замыслами, недоразумениями и непостижимыми событиями, *вся изящная словесность с ее условностями и заранее предрешенными развязками показалась бы нам плоской и тривиальной*.
Вспомнив эти слова, я улыбнулся. Сначала я представил себе, как мы вдвоем, как есть в ночных белых рубашках, витаем над городом, словно диккенсовские мистические призраки рождества в поисках бедолаги Скруджа, а затем в темноте я очень четко увидел картину, как мы тихонько приподнимаем крыши домов и заглядываем в чужие жизни. Пожалуй, Холмс прав, мы много интересного и удивительного могли бы обнаружить под черепичным занавесом.

Я потихоньку начинал плыть по волнам сна и находился на той блаженной грани, когда начало свободного падения в объятия морфея зависит лишь от приказания мозга, которое я могу отдать в любой момент.

Тихое покашливание раздалось где-то неподалеку. Холмс. Интересно, он тоже еще не спит? Я улыбнулся и представил себе, как мы с моим другом, будучи бестелесными призрачными созданиями, подлетаем к нашей крыше и тихонько ее приподнимаем. Что бы мы обнаружили? Подтвердилась бы тогда теория Холмса о том, что под ней мы могли бы увидеть некие непостижимые замыслы или поразительные недоразумения, о которых, будучи в ясной памяти и трезвом уме, мы не смогли бы и нафантазировать? Едва ли. Пожалуй, наша квартира оказалась бы самой заурядной и не интересной для столь любопытного опыта.

Едва слышимый скрип двери. Это Холмс. Он часто выходил из своей комнаты по ночам, особенно тогда, когда не распутанное днем дело вертелось в его голове и мешало ему уснуть. Обычно я крепко сплю, поэтому не могу сказать, как часто он бродил по притихшей темной квартире. Иногда, в поисках вдохновения, он брал скрипку, и тогда уже бессонница начинала мучить и меня.
Так и есть, я слышал, как шаги моего друга прозвучали в тишине, он осторожно, боясь меня разбудить, прошел мимо моей комнаты и спустился в гостиную. Первое время, когда мы только-только начали делить одну крышу, как истинный врач, я подозревал Холмса в сомнамбулизме, но всякий раз, когда я покидал свою постель в надежде уговорить друга вернуться в его комнату, я неизменно находил его в твердом рассудке и ясном сознании. Вскоре, я перестал об этом беспокоиться, решив, что причина в ночных хождениях Холмса заключается в его периодической неспособности на время отключать от работы свой мозг.

И вот теперь, я лежал и слушал, как Холмс тихо ходил по гостиной, изредка задевая предметы, звук которых позволял мне определить местонахождение моего друга. Усталость от долгого лежания навалилась на меня, мне хотелось скорее уснуть, но такая, как мне чудилось, близкая грань сна оказалась призрачной. Я начинал потихоньку изнывать от бессонницы и, не отдавая себе отчета в этом, следить незримо за передвижениями Холмса. Вот он подошел к столу, я слышал, как звякнул неубранный бокал, затем еще пара шагов, наверно, сейчас он стоит у окна, потом, кажется, он вернулся к камину. Движения моего друга в гостиной тревожили меня, я никак не мог отказаться от навязчивой идеи и продолжал, невидимый, следить за его действиями.

Наконец Холмс двинулся в сторону своей комнаты. Сквозь усталость бессонницы я слышал, как его шаги приближаются к моей двери. Я почти физически ощущал, как близко сейчас находился мой друг. Вот он уже у моей двери, затем внезапно шаги стихли. Я лежал, таращил в темноте глаза и пытался понять, где сейчас Холмс, и почему я не слышу, как он подходит к своей двери. Как я ни вслушивался, но шагов Холмса больше не слышал. Мой друг стоит у моей двери? Я не мог понять зачем, но был уверен, что слух меня не мог обмануть. Первое мгновение я решил не задумываться об этом, но потом вдруг резко сел в кровати. Может быть, Холмс болен и ему нужна моя помощь? Может, он, как и я сейчас, стоял в темноте и прислушивался ко мне, пытаясь понять, сплю ли я.
Я быстро вскочил с кровати, не глядя сунул ноги в мягкие домашние туфли и направился к двери. Пошарив немного в темноте, я нашел ручку, нажал на нее, и дверь распахнулась.

В силуэте Холмса было что-то томное и усталое, очень созвучное с тем, что испытывал сейчас и я. Его внезапная близость взвинтила меня еще больше. Мне казалось, что в эту секунду мы чувствовали одно и то же, страшную усталость и томительное ожидание сна. Мне вдруг захотелось еще больше почувствовать нашу с ним связь, сделать ее реальней, пусть бы мы мимоходом коснулись плеча друг друга, и я бы ощутил аромат горького табака Холмса. Я вгляделся в темноту и вдруг увидел его глаза. Он не мигая смотрел на меня. Его черный неподвижный взгляд впился в мое лицо, черный магнит его глаз оттенял бледную кожу, и я, более ничего не видя и не соображая, ринулся во мрак этих глаз, словно в бездну. Я чувствовал, как его взгляд глубоко засел во мне, как копье, острие которого достигло моего сердца. Я вздрогнул и задержал дыхание. В этот момент я был безвольно прикован к черным магнитам глаз моего друга.

Холмс не шевелясь и не мигая смотрел на меня. На нем был небрежно накинут халат прямо поверх белой ночной рубашки. Я тихо позвал его, но он не отвечал. Тогда я инстинктивно отстранился, и мой друг, слегка шаркая, зашел в комнату.

Я закрыл дверь и обернулся. Холмс, одурманенный, больной, движимый чувственностью сомнамбулы, теперь я в этом не сомневался, остановился посреди комнаты. Я подошел к нему, встал прямо перед ним и тихо позвал его. Он продолжал молча смотреть на меня, и было в его взгляде что-то мистическое, пугающее меня. Я взял его за плечи, тихонько потряс и снова позвал: «Холмс, вы слышите меня?»

Его глаза уставились сквозь мое лицо, а губы начали тихо шевелиться. Через несколько мгновений я смог разобрать его слова: «Это невыносимо, Ватсон». Я облегченно вздохнул: «Да, Холмс, вы правы, проклятая бессонница меня тоже мучает». Я чувствовал, как по телу Холмса прошла легкая дрожь, наверно он замерз пока ходил по темной гостиной, и я дружески обнял его, похлопав несильно по спине. Он прислонился ко мне, положив голову на мое плечо. Сначала я мог слышать, а потом лишь чувствовал, как его губы продолжали беззвучно двигаться в темноте, произнося одну и ту же фразу: «Это невыносимо, Ватсон». Он говорил и говорил ее, и в какой-то момент я вдруг понял, что уже не слышу его тихого свистящего шепота, но его губы продолжали беззвучно двигаться, касаясь моего плеча.

Горячая волна обожгла меня и разлилась по всему телу. Я, словно охваченный лихорадкой Холмса, чувствовал, как мое тело откликается на приникавшие сквозь рубашку беспокойные губы моего друга. Затем он словно человек, внезапно ослепший и идущий наугад в плотном тумане, нащупал ворот моей ночной рубашки и коснулся незащищенной кожи на шее. Я вздрогнул, но не посмел отстраниться. «Холмс, Холмс, вы слышите меня?» - тихонько позвал я его. Но мой друг, находясь в сомнамбулическом припадке, не слышал и продолжал касаться меня, иногда ненароком на доли секунды захватывая горячими сухими губами мою кожу, затем он отпускал ее и снова начинал двигаться по направлению к моей щеке.

Сладкая истома, вдруг накатившая на меня в этот момент, одновременно одурманила и испугала. Я ужаснулся оттого, что все мое естество отвечало на безмолвные призывы моего спящего друга. *Я робел, и язык мой прилипал к гортани* не в силах больше произнести ни звука.
Не отдавая себе отчет, я продолжал держать Холмса за плечи и в каком-то безумном упоении, закрыв глаза, устремлялся сознанием к той точке своего тела, к которой в этот момент прикасались его губы.

Я что-то бормотал, кажется, про полет над Лондоном взявшись за руки и подглядывая за чужими жизнями, пытался воспроизвести мысли, которые пришли мне на ум, пока я мучался бессонницей, пока наконец не понял, что губы Холмса плотным кольцом обхватили мою нижнюю губу.
Сперва я похолодел, но секунду спустя на моем лбу выступила испарина. Я резко отстранил Холмса и начал вглядываться в его глаза. Его черный взгляд был также неподвижен, как и в тот момент, когда я открыл ему дверь в комнату.

Я снова позвал его, но он не реагировал, тогда я положил руку ему на плечо и не торопясь, но уверенно начал тянуть его к двери. Он послушно последовал за мной. Так мы дошли до его комнаты, я открыл дверь и пропустил его вперед. «Холмс, ложитесь спать», - сказал я, затем с легким нажимом в голосе еще повторил, - «Ложитесь!». Он снова послушался меня и, не снимая халата и домашних туфель, лег на кровать и замер.
Я прикрыл за собой дверь и вернулся в свою комнату. Лежа в постели я продолжал дрожать от непонятного озноба, охватившего меня в тот момент, когда Холмс коснулся незащищенной рубашкой моей шеи.

Я не помнил, как провалился в сон, но когда я очнулся, за окном было позднее утро. Я чувствовал себя абсолютно разбитым. Каждую секунду, пока я одевался и умывался, я в подробностях припоминал события прошлой ночи, и волосы дыбом становились на моей голове. Кое-как приведя себя в порядок внешне, и оставив бесплодные попытки собраться внутренне, я вышел из своей комнаты.

*Мистер Шерлок Холмс сидел за столом и завтракал. Обычно он вставал довольно поздно, если не считать тех нередких случаев, когда ему вовсе не приходилось ложиться.* Я, несколько робея внутри, подошел к столу, поздоровался и присоединился к завтраку.
В движениях и в манере Холмса все было обычно. Я исподлобья внимательно следил за ним, но ничто не выдавало в нем беспокойства или иного не свойственного ему чувства дискомфорта. Он уткнулся в газету, периодически зачитывая мне интересные на его взгляд заметки. Я молча слушал его и ковырял вилкой яичницу, есть мне совсем не хотелось.

-Холмс, - неожиданно для себя я прервал своего друга, - послушайте, вы вчера говорили насчет того, что если бы нам была дана возможность подглядывать за чужой жизнью, то мы много бы любопытного обнаружили, даже такое, что никогда не смогли бы нафантазировать.
- А, Ватсон, - Холмс удовлетворенно хмыкнул, - значит, вы все-таки кое-что услышали из того, что я вчера говорил. А мне казалось, что бренди сделало свое дело, и я кажусь вам большой назойливой мухой.
- Вы хорошо спали этой ночью? – задавая этот вопрос, я уткнулся взглядом в свою тарелку.
- Неплохо, - слегка удивленно ответил мой друг, - сон навалился на меня внезапно, я даже не успел снять халат и туфли. – А в чем дело, Ватсон?
Я медлил. Мне было необходимо взглянуть в его глаза, чтобы понять, врет ли мне мой друг или он действительно ничего не помнил и действовал в сомнамбулическом сне. Я сделал над собой усилие, и наши взгляды встретились. Холмс заинтересованно смотрел на меня, но в его глазах не было ни испуга, ни смущения. Я глубоко вздохнул.
- Нет, ничего, друг мой, - я облегченно улыбнулся, - просто я подумал, что вам надо бы отдохнуть, меня тревожит, что ваш мозг не отключается даже ночью, мешая вашему организму восстановить силы. Как врач, я бы рекомендовал вам сделать перерыв в работе на некоторое время.
Холмс пожал плечами, что-то буркнул и отправил большой кусок яичницы в рот. Поняв, что больше я уже ничего съесть не смогу, я вышел из-за стола с твердым намерением сейчас же отнести на почту лежавшее на моем столе письмо, а заодно прогуляться и развеять видение прошлой ночи.

Проходя мимо зеркала, я невольно взглянул в него. В первый момент я увидел свое бледное лицо и измученные бессонной ночью покрасневшие глаза, затем с заднего плана неожиданно я выхватил напряженный взгляд Холмса и его губы, что-то беззвучно шептавшие. Это невыносимо, Ватсон.
Я никогда не владел этим искусством, но в эту секунду я мог бы поклясться, что именно эту фразу чертили в воздухе его губы.
Я в ужасе обернулся назад. Холмс сидел, уткнувшись в газету, и не замечая моего потрясенного взгляда. Я посмотрел на окно, на подоконнике стоял недопитый бокал с бренди.