Клише № 16. Уотсон — опытный, прожженный гомосексуалист (в свете чего "три континента" обретают новое значение)

Название: Я буду ждать
Автор: Magreta33
Бета: Москато Д`Асти 2008 года
Фандом: Шерлок Холмс 09
Пейринг: Ватсон/?
Рейтинг: PG-13
Жанр: Мистика/Драма
Размер: миди
От автора: фраза, помеченная звездочками, взята из канона и видоизменена под нужды аффтара

читать дальше- Джон…
Я открыл глаза. Передо мной было миловидное лицо, голубые глаза и белокурые волосы. Мэри. Мэри Ватсон, моя законная супруга вот уже целых два месяца. При этой мысли я чуть не издал тоскливый вопль.
- Джон, дорогой, ты в последнее время стал злоупотреблять бренди. Прости, что я говорю тебе об этом, но пойми, я волнуюсь за тебя.
Мэри действительно выглядела встревоженной. И я, видя ее беспокойство, в очередной раз почувствовал укол совести.
- Дорогая, тебе не о чем волноваться, все в порядке. Пожалуй, я съезжу в клуб. Ложись, не жди меня.
С этими словами я поднялся и не глядя вышел из комнаты.
На улице было промозгло. Шел моросящий дождь, сизые тучи еще с утра заволокли все небо, и к десяти часам вечера, когда я покинул дом, лужи полностью покрыли мостовые. Я поежился, было холодно и слишком влажно, но не стал возвращаться. Та душевная боль, которая гнала меня из дома, выжгла меня изнутри, превратив мою душу в пустыню. Жажда мучила все мое тело, поэтому дождь был для меня почти отрадой.
Недалеко от Гайд-Парка я поймал кэб, сказал вознице, что хочу немного покататься по городу, и, во избежание недопонимания, заранее сунул ему крупную купюру.
Мне нужно было побыть одному. Мэри права, я действительно потихоньку начинаю спиваться. Чтобы не сойти с ума. Нужно что-то делать, только вот я не знал что.
Я женился два месяца назад. Моя жена была очаровательным существом, она бесконечно любила и заботилась обо мне. Ее миром был я. Идеальная пара. Многие могли бы завидовать мне. Но был ли я счастлив? Бог мой, нет, ни единого дня, ни единой минуты с того момента, как ответил согласием на призыв священника подтвердить свои намерения. В то мгновение, когда я произнес «да, согласен», я подумал, что если солгал, то небеса меня за это покарают. Я знал, что лгу, но я не думал, что наказание будет столь суровым.
Из своей свадьбы я помню лишь маленькие красные капельки вина на рукаве белоснежного платья Мэри, да черные, как ночь, глаза Холмса, неподвижно смотревшие на меня. Он ушел, не попрощавшись. Когда я перестал ощущать его взгляд на себе, во мне что-то вдруг надломилось. Я с ужасом осознал в тот единый миг, что навсегда потерял моего друга. Он не вернется, и я сам все это устроил.
Слезы выступили у меня на глазах. Теперь я был один и мог позволить хотя бы немного выплеснуть из себя ту боль, которая терзала меня последнее время. Я не видел Холмса два месяца. За эти восемь недель мир изменился до неузнаваемости, оказавшись в итоге плоской, плохо раскрашенной интерпретацией чьей-то неумелой мечты.
Стук копыт и мерное покачивание кэба постепенно ввели меня в состояние оцепенения. Я закрыл глаза и уже через несколько минут погрузился в состояние транса. Мне привиделся Кандагар. Белое солнце, желтый песок, военная форма, холодный блеск оружия и длинные ночи. Еще я видел лицо своего ординарца Марри. Высокий, худощавый и нескладный, он неотступно следовал за мной. Я всегда вспоминал Марри с глубокой нежностью. Может потому, что его искренняя привязанность так пленяла меня в те дни. И еще я часто вспоминал ту, первую ночь, когда он подошел к моей постели, присел на ее краешек и начал водить своей нежной, почти женской, рукой по одеялу там, где наливавшееся сочностью естество отвечало на его безмолвный призыв. Та ночь была воистину потрясающей, у меня было чувство, что я заново родился и узнал о себе нечто такое, что ставило меня на какую-то иную, более высокую ступень понимания и ощущения этого мира. Я понял тогда, что создан для иной любви. Возбуждающее тело моего молодого влюбленного ординарца, моя страсть, с которой я утолял свою жажду - все мне говорило о том, что для меня ни одна женщина со всех трех континентов, на которых мне удалось побывать, не способна родить во мне более сильных желаний.
Марри был первым и самым потрясающим моим любовником. При любой малейшей возможности мы отдавались друг другу с той страстью и нежностью, на которую только были способны два мыслящих существа.
А потом была роковая битва при Майванде. Меня ранило, и я бы наверняка погиб или оказался бы в плену, если бы не Марри, он на своих хрупких плечах вынес меня с поля битвы и сумел доставить в расположение британских войск. Я до сих пор помню, как он рыдал у моей больничной койки, боясь, что я умру или в водовороте войны мы потеряемся, что для него было равнозначно. Я поцеловал его на прощание. «Я буду ждать, мистер Ватсон», - это было последнее, что я услышал. Никогда более я не видел Марри и не знаю, где он сейчас и что с ним.
*Спустя некоторое время я снова оказался в Лондоне, в этой выгребной яме, куда стекались со всей империи толпы лентяев и бездельников.* Я пытался заново устроить свой быт и свою жизнь. Днем я болтался без дела, а по ночам во сне ко мне являлся Марри, и желания вновь переполняли меня.
Сколько у меня было любовников? Много, но мне было все равно, я давно уже сбился со счета. Я попал в водоворот страстей, я предавался любовным утехам, не запоминая имен своих партнеров и не читая линии их судеб.
А потом, в один миг, все закончилось. Это был день, когда я познакомился с ним. Мистер Шерлок Холмс. Заглянув единожды в темноту этих глаз, я провалился в их бездну не оставив себе ни единого шанса на отступление. Я был счастлив, я хотел быть с ним лучшим человеком, чем я когда-либо был. Холмс, я чувствовал это, также испытывал ко мне искренние чувства, он давал мне понять, как я был ему нужен. Но мой дорогой друг никогда не представлял себе, о каких гранях наших взаимоотношений я часто мечтал, сидя в кресле в нашей уютной гостиной на Бейкер-стрит. А я не мог себе позволить даже намеком поведать ему о своей глубокой сердечной привязанности. Я боялся, что он неправильно поймет меня или наоборот, мне было страшно, что он все поймет и оттолкнет меня… В какой-то момент я почувствовал, что больше не в состоянии хранить свою тайну.
И в этот момент появилась Мэри. Красивая, утонченная, любящая, правильная. Это было мое спасение, как мне тогда показалось. Я ухватился за нее, словно утопающий за соломинку. Мне даже на какое-то время показалось, что я в состоянии перебороть в себе пагубные желания и стать обычным добропорядочным джентльменом, таким, каким меня хотела видеть моя будущая жена.
До Мэри в моей жизни были женщины. Они, словно бледные тени, приходили в мою холостяцкую постель, а затем исчезали, не оставляя и следа ни в моей памяти, ни в моем сердце. Я скорее делал это для того, чтобы поддерживать в себе и окружающих уверенность в своей посредственности, нежели искренне желая каких-либо отношений.
Но Мэри была не такая. Мне казалось, что она единственная, кто сможет меня понять и принять таким, каков я есть. И впервые в жизни я подумал о том, что вот он, мой шанс измениться, забыть о своих пристрастиях. Еще я боялся, что Холмс узнает мою тайну. Я твердо решил, что никогда ему не расскажу о том, как меня накрывало удушливой волной всякий раз, когда он намеренно или случайно касался меня. Его близость меня пьянила, наше совместное проживание было упоительно счастливым, вместе с тем я невыразимо страдал от необходимости сдерживать себя.
Мне надо было срочно бежать с Бейкер-стрит, исчезнуть до того момента, когда мой проницательный друг разоблачил бы меня, либо я в порыве безумного отчаяния сделал бы признание. Но вместо того, чтобы однажды ночью покинуть навсегда Лондон и пропасть где-нибудь на континенте, я смалодушничал и пошел под венец с Мэри. Холмс предпринимал неоднократные попытки остановить меня, но его старания лишь еще больше укрепляли меня в моем упрямом желании. Я сделал свой выбор. И жестоко ошибся.
Холмс, Холмс, Холмс… Его имя срывалось с моих уст, словно нечаянное признание в любви. Я сидел во мраке кэба и, не переставая, произносил имя своего друга. Часто думая о Холмсе, я представлял себе, как из наших тел тянутся тонкие нити, которыми мы привязывали себя друг к другу. Каждое новое дело, которое мы расследовали вместе, каждый проведенный вдвоем вечер у камина на Бейкер-стрит, каждое сказанное приветливое слово... И каждый раз мы вынимали из своих тел ниточки и делали крепкий узелок. И этих нитей стало так много, а узелки были так туго затянуты, что не было ни единого шанса убежать друг от друга.
Пару недель назад я случайно встретил Лестрейда на улице. Мы перекинулись парой фраз. Инспектор вскользь упомянул, что Холмс уехал по делам на континент и должен через пару недель вернуться. Эта новость ошеломила меня. Все это время я был уверен, что Холмс находился в нескольких кварталах от меня. Но теперь я физически ощутил, что между нами колоссальное расстояние. Связывающие нас ниточки натянулись, и некоторые, не в силах терпеть натяжение, лопались, оставляя на моем теле незаживающие раны. Я боялся, что одна из нитей, выходящая из моего сердца и скрепленная узелком с нитью, выходящей из сердца Холмса, лопнет, и тогда моя жизнь окончится.
Мне было необходимо увидеть Холмса, вместе с тем я страшился нашей встречи как никогда раньше. Если Лестрейд не ошибся, то Холмс должен был вернуться с континента именно сегодня.
Вот уже целый час я бесцельно колесил по городу, но так и не решился поехать на Бейкер-стрит, чтобы убедиться, что мой друг уже вернулся, и натяжение наших нитей ослабло из-за того, что расстояние между нами вновь сократилось до нескольких миль.
Я открыл глаза и выглянул в окно. Мы проезжали один из бедных кварталов, в котором мне редко доводилось бывать раньше. Я смотрел на проходивших мимо людей и думал о том, что Холмс наверняка тут бывал. Он часто, неузнанный никем, шатался по сомнительным местам в поисках нужной информации. Я улыбнулся, вспомнив почти детскую страсть Холмса к переодеваниям, поднял глаза и увидел ее.
Она неторопливо шла по мостовой и, казалось, никого не замечала. Я видел ее со спины. Она была высокого роста и худощавая. На ней было скромное платье, мне показалось, что оно нелепо сидит на ней, как будто это не ее одежда, или она никогда не носила до этого платьев. Слишком широкие плечи и какая-то совсем не плавная походка. Почему-то глядя на нее, я снова подумал о Холмсе. Именно так и выглядел мой друг, когда изредка ему приходилось для своего расследования наряжаться в женское платье.
А может это и есть Холмс? Может, он уже вернулся и, не теряя времени, занялся новым делом и вот теперь бродит здесь в поисках новых улик? Я усмехнулся собственным мыслям. Тем временем женщина или мужчина, пытавшийся выдать себя за женщину, замедлила шаг у перекрестка, затем она (или он) достала трубку и стала набивать ее. У меня перехватило дыхание. Я сказал вознице, чтобы он притормозил. Мы подъехали совсем близко, и я стал щуриться, чтобы разглядеть ее. Она действительно была очень высокая с белыми тонкими руками с длинными пальцами, которые сейчас умело справлялись с трубкой. Я смотрел словно зачарованный на эти руки, мне казалось, я знаю их так давно, что мне незачем смотреть на лицо, которое, впрочем, было скрыто под густой вуалью. Она поднесла трубку ко рту, быстро приподняла вуаль, и мне лишь на мгновение удалось разглядеть такой же бледный узкий подбородок.
Я, затаив дыхание, следил за ее (или его) движениями. Что-то было такое неуловимо знакомое в этой манере курить трубку, что мне казалось, что даже сквозь густую вуаль я вижу лицо Холмса. Проститутка, а в ее роде деятельности не приходилось сомневаться, слегка подернула плечами, видимо замерзла, оглянулась и наконец заметила меня. Я не видел ее глаз (или глаз Холмса), но я был уверен, что она (или он) смотрела прямо на меня.
Я секунду колебался, затем рукой поманил ее. Холмс, если это действительно был он, немного помедлил, но двинулся в мою сторону. У меня остановилось сердце. Я не знал, что сказать приближавшейся ко мне фигуре. Если это Холмс, то мне следовало приветствовать его, а может, он не хотел, чтобы я узнал его в этом обличии. Но если это проститутка, то она явно ждала от меня, что я назову цену, и возможно ей повезет немного согреться в кэбе.
- Добрый вечер.
Эта будничная фраза, произнесенная мною в отчаянии, показалась какой-то глупой и фальшивой. Проститутка не ответила, только слегка кивнула.
- Вот вам аванс, прокатитесь со мной немного?
Я протянул деньги. Она взяла несколько монет, которые моментально исчезли в ее руках, затем она сунула трубку в зубы и села рядом со мной. В кэбе было темно и тесно. От проститутки пахло дешевыми духами и крепким табаком. Холмс? В эту секунду, когда знакомый запах ударил мне в нос, я был практически уверен, что передо мной сидит мой дорогой друг.
- Как вас зовут?
- Мэри, - ответил сиплый голос почти шепотом, не давая тем самым определить, женщина передо мной или мужчина.
Мэри. Я криво усмехнулся. Если это проститутка, то совпадение невероятное, а если Холмс, то он специально назвался именем моей жены, чтобы позлить меня.
Кэб тронулся. Несколько минут мы ехали в полном молчании. Я был возбужден и растерян одновременно. Подозрение, что рядом со мной сидит мой друг, будоражило меня и одновременно пугало. Зачем он так шутит надо мной? Он решил проверить, насколько счастлив я в семейной жизни? Если это, конечно, он. А если нет, и это обычная проститутка, которая ждет, когда я отдам ей приказание, и она начнет исполнять мою прихоть? Я безумно жаждал выяснить правду, и вместе с тем боялся попросить незнакомку поднять вуаль и обнажить лицо. Мысли о том, что это мог быть тот, о ком я так долго и мучительно грежу, сводила меня с ума, желание было так сильно, что я чуть не закричал. Бог мой, я не мог, я боялся разочароваться, если под вуалью окажется кто-то другой, не важно, мужчина или женщина.
- Надеюсь, вы знаете свое дело, - произнес я глухим голосом и, откинув полы пальто, начал расстегивать пуговицу брюк. Проститутка, или Холмс, кивнула, вынула изо рта трубку и вытряхнула пепел. Я откинулся назад и закрыл глаза…
Я никогда не видел такое звездное небо. Мне казалось, что я кричал от удовольствия, и мой крик пробил крышу кэба, и я увидел звезды на огромном небесном блюде. Они подмигивали, водили хороводы, резвились, они кружили по небу и смеялись. И вместе с ними смеялся и я. «Это Холмс, Холмс», - шептали мне звезды, и я кивал и отвечал: «Конечно, это Холмс, я так этого хотел, я так стремился, я так жаждал».
Я открывал глаза и смотрел, как в темноте надо мной склонилась проститутка, и ее голова двигалась в такт моим желаниям. Я думал о том, что если это Холмс, то он испытывает ко мне не меньшую страсть, а если это действительно проститутка, то дело свое она знает очень хорошо. На долю секунды мне пришла в голову шальная мысль сдернуть шляпку с вуалью и рассмотреть лицо того, с кем я вступил в порочную связь. Но я отказался от этой идеи. Я не знал, чего я больше страшился узнать: что это Холмс или то, что я сойду с ума от разочарования, если это все-таки не он.
Холмс, Холмс, Холмс… Я произносил про себя это имя, смотрел на звезды, и кружился в безумном вихре чувств и эмоций. И когда блаженная истома достигла своего пика, звезды обрушились на меня звенящим потоком. Они одновременно вонзились в каждую частичку моей плоти, расплавившись от соприкосновения с моей разгоряченной кожей, и сквозь поры вливаясь в меня неудержимым счастьем. Я был на пике блаженства.
Я плохо помнил, как Холмс, притворившийся женщиной, или проститутка, притворившаяся Холмсом, исчез из кэба. Кажется, я протянул ей еще купюры, все, что было в моем кармане, и она внезапно пропала, ни на секунду не задержавшись и не сказав мне ни слова.
Я находился в какой-то прострации, я никак не мог успокоиться. Когда же наконец мне удалось восстановить дыхание и обрести хотя бы видимость душевного равновесия, я задумался о том, что же мне теперь делать. Я высунулся из кэба и спросил возницу, далеко ли отсюда до Бейкер-стрит.
- Ох, сэр, пешком, так, почитай, не более нескольких минут.
Я назвал ему адрес и снова спрятался во мраке кэба. Придя в себя, я искренне начал раскаиваться в том, что так и не узнал, Холмс ли скрывался под вуалью или кто-то другой. Тайна жгла меня изнутри, я начал нервничать. Я хотел убедиться, что это был Холмс, что он решил поиграть со мной, подразнить меня, чтобы я горько сожалел о том, что проявил слабость и сбежал из нашей общей квартиры. Если он хотел отомстить мне, то ему это удалось. Если только это был он. А если нет, и я ошибся? Моя бедная голова разрывалась от этих мыслей. Мне надо было срочно увидеть это, заглянуть в его глаза, и я бы сразу узнал правду о сегодняшней ночи.
Когда мы остановились у дома 221Б, я выскочил из кэба и попросил возницу меня подождать. Было глубоко за полночь, я поднял голову и стал всматриваться в окна на втором этаже. Там было темно, но мне показалось, я уловил в черных глазницах дома какое-то движение и, кажется, заметил мелькнувший красный отблеск. Трубка Холмса.
Трясущимися руками я вынул ключи из пальто, я никак не мог с ними расстаться и все время носил с собой. В доме было темно и тихо. Я крадучись поднялся на второй этаж, пересек нашу общую гостиную и начал медленно подниматься в комнату Холмса. Я медленно открыл дверь его спальни и, стараясь не шуметь, вошел.
Комната Холмса была точно такой, какой я ее помнил. Ничего не изменилось. Во мраке спальни я стоял, не шевелясь и пытаясь разглядеть своего друга, лежавшего на кровати. От волнения пот прошиб меня, я снял шляпу и перчатки, положил их на столик у двери и сделал несколько шагов вглубь комнаты.
Я пытался понять, спит ли Холмс или он сейчас, лежа в кровати, притворяется и следит за моими движениями. Мне не хотелось будить его, но мне необходимо было посмотреть на него и обнаружить хоть какие-нибудь признаки того, что это был он со мной в кэбе. Я осматривался, пытаясь найти улики, сброшенное ли второпях платье или шляпку с вуалью. Я вдыхал глубоко воздух комнаты, чтобы почувствовать малейший намек на запах дешевых духов. Я был слишком взбудоражен своей отчаянной смелостью, а близость Холмса, настоящего реального Холмса, сводила меня с ума.
В глубине спальни раздался легкий шорох. Кажется, Холмс вздохнул во сне и повернулся. Я на секунду замер, затем в панике, схватив со столика шляпу с перчатками, вылетел из комнаты.
Я совершенно не помнил, как добрался до дома. Расплатившись с возницей, я взбежал по лестнице, бросил пальто в прихожей и поспешил в спальню. Мэри, моя милая Мэри, давно спала. Видимо, она все-таки пыталась меня ждать, в ее руках, покоившихся на одеяле, лежала раскрытая книга. Посмотрев на ее руки и вспомнив те, другие, бледные с длинными пальцами, я испытал… нет, не угрызения совести. Я хотел повторить эту ночь, я корил себя за то, что явил трусость и не сдернул шляпку с вуалью с лица незнакомки. Я сжал голову руками и чуть не закричал оттого, что мне не суждено узнать, с кем я был этой ночью.
Я разделся и лег спать заболевающим, а по утру я проснулся совсем больным. Мэри, увидев лихорадочный блеск в моих глазах, настояла на том, чтобы я оставался в постели. Я не возражал. Она принесла мне теплое молоко и тосты. Я не притронулся к еде.
Мэри спросила меня, как я вчера съездил в клуб. Я ответил, что все было как обычно. Мэри принесла мне утреннюю газету и, задержавшись у выхода, сказала:
- Да, кстати, Джон… Я никак не могу найти твою перчатку. Одна лежала в кармане, а другой нигде нет. Наверно, ты обронил ее в клубе.
При этих словах жены я почувствовал, как мое сердце провалилось в желудок, я тихо застонал и закрыл глаза. Теперь Холмс знает наверняка, что я побывал в его комнате ночью. И я никогда не смогу ему ничего объяснить. Ведь если тогда, в кэбе, это был он, то мне не удастся это доказать. А если это действительно была проститутка? Тогда я выставлю себя на посмешище и навеки опозорюсь. Я больше не смогу никогда увидеть Холмса. Мне хотелось умереть.
Картинки ближайшего будущего, одна ужаснее другой, мелькали перед моими глазами и сводили с ума, но Господь сжалился надо мной, и я впал в состояние дремы, в котором пробыл до вечера. В пять часов ко мне поднялась Мэри. Я чувствовал себя значительно бодрее и уже оделся.
- Джон, тебе уже лучше?
- Да, дорогая.
Мы спустились в гостиную. Мэри принесла чай, и мы удобно расположились у камина.
- Джон, пару часов назад заходил мистер Холмс.
Я чуть не выронил блюдце с чашкой. Бог мой, что здесь делал Холмс? Пытаясь скрыть панику, я взглянул на жену. Впрочем, ее выражение лица было как обычно спокойным.
- И… что Холмс хотел? Он что-то тебе рассказал?
Мэри удивленно посмотрела на меня.
- Нет. Он зашел осведомиться, как у нас дела. Сказал, что провел около месяца на континенте и только вчера поздно вечером вернулся. Я сказала ему, что ты болен и посетовала на то, что ты вчера, в такую непогоду, отправился в клуб, придерживаясь своих привычек, не взирая на погоду.
- И что же тебе ответил Холмс? – я слушал с замиранием сердца.
- Мистер Холмс сказал, чтобы я не сильно на тебя сердилась. Есть некоторые привычки, которые, появляясь в стрессовой ситуации, например, во время войны, остаются навсегда с человеком. Вот и твои походы в клуб – это своего рода дань традиции, которая появилась в тяжелые для тебя времена.
- Наверно, он прав. Холмс всегда прав.
- Дорогой, прости мне мое любопытство, но мне бы хотелось знать: а какая из твоих привычек появилась у тебя, когда ты был на войне?
Я промолчал.

* * *

Было около восьми вечера, когда я вышел из кэба и остановился перед дверью своей бывшей квартиры. Я стоял в нерешительности и раздумывал, открыть ли дверь своим ключом или постучать. Наконец я решился и заявил о своем присутствии. Дверь мне открыл сам Холмс. Я этого не ожидал, поэтому не успел набросить на свое лицо маску безразличия. Впрочем, он с улыбкой приветствовал меня, и, осведомившись о моем здоровье, пропустил внутрь.
Мы прошли в гостиную, я снял пальто и устроился в своем старом кресле у камина. Холмс достал из шкафчика бренди и бокалы и присоединился ко мне. Мы выпили и некоторое время молчали. Я был не в силах смотреть в глаза моему другу, но я был бесконечно счастлив знать, что он здесь, со мной, на расстоянии вытянутой руки.
- Итак, мой друг, - сказал Холмс, набивая трубку, - как ваши дела? Я был на континенте некоторое время и давно о вас ничего не слышал. Как поживаете, Ватсон?
Я хотел отшутиться, мол, все отлично. Но когда уже собравшись сказать что-то незначительное, я наконец посмотрел в его глаза, то понял, что никогда не смогу ему лгать. Я снова, как несколько лет назад, во время нашей первой встречи, провалился в бездну черных глаз моего друга. Я не мог оторвать взгляд, не понимая, как, КАК я мог все эти два месяца жить, не видя этого лица и не слыша этот голос.
- А знаете, Ватсон, - словно не замечая моего страшного волнения, продолжал Холмс, - какая-то удивительная вещь со мной приключилась, когда я был на континенте. Я приехал и в первый вечер долго не мог уснуть. Я лежал и вспоминал, как нам здорово жилось вместе на Бейкер-стрит. И еще я думал о значении слово «привязанность». Согласитесь, понятие весьма не обычное. Привязанность, привязывать, связывать, связь, вязать… Я лежал и перебирал в уме схожие слова, как вдруг у меня защемило сердце. Я вспомнил про вас, моего верного друга, и мне подумалось о том, как крепко мы друг к другу привязаны. Как будто кто-то взял невидимую нить и скрепил наши сердца навечно. А теперь, когда расстояние между нами так огромно, это натяжение нити так велико, что мое сердце так и стремится выпрыгнуть из моей груди и вернутся обратно, в Лондон.
Услышав столь необычные слова из уст моего друга, то, о чем думал я сам менее суток назад, и не веря, что этот человек способен на те сильные эмоции, презрение к которым он питал много лет, я вскочил с кресла в страшном волнении.
- Холмс, скажите, вы ведь вчера вернулись?
- Да, мой дорогой друг.
- Холмс… Простите за мою навязчивость, но… Вы вчера по возвращении ходили прогуляться?
Холмс нахмурил брови и пристально посмотрел на меня.
- Ватсон, я не понимаю, к чему этот допрос?
- Холмс, ради Бога, отвечайте, что вы вчера делали вечером?
Мой друг молча сунул руку в карман халата, затем извлек оттуда мою перчатку. Он положил ее на стол и закурил трубку. Я схватил перчатку, эту единственную улику моего вчерашнего сумасшествия, и спрятал ее в карман лежавшего рядом пальто.
- Так значит, вы вчера были в клубе? – невозмутимо продолжил он. - Мэри что-то мне сегодня сказала на этот счет.
- Бросьте, Холмс! Вы ведь все знаете! – я почти кричал.
- Я знаю лишь то, что утром обнаружил вашу перчатку в своей спальне – он продолжал невозмутимо курить.
Внезапная догадка пронзила мой мозг.
- Холмс, мой дорогой друг, вы на меня обиделись?
- Обиделся? Вовсе нет. Но есть кое-что, что меня злит ужасно. Я до сих пор не могу понять, почему вы, Ватсон, совершили предательство, решившись на этот брак.
- Вы считаете, что я вас предал?
- Бог мой, конечно нет, не меня! Вы предали себя, Ватсон. Вы сделали то, к чему не были готовы, к чему не стремились и чего не хотели. Вы вступили в этот брак вопреки всем своим понятиям. Это ли ни есть предательство?
- Холмс, вы не понимаете! – я кричал в исступлении, - я пытался убежать, стать лучше, я хотел…
- Вы хотели стать другим человеком, Ватсон? Вы себя стеснялись, находили неполноценным? Но неужели вы решили, что женитьба – это способ изменить свою натуру?
Холмс, будучи теперь тоже в глубоком волнении, вскочил с кресла. Его глаза яростно смотрели на меня, мне казалось, что я сейчас вспыхну он жара его взгляда.
- Я потерял вас, Холмс, да? Вы теперь никогда не будете со мной прежним. Я виноват, я все разрушил сам, своими собственными руками. И теперь, вы смотрите на меня, как на врага.
Мы стояли, молча взирая друг на друга. Наконец, Холмс взял себя в руки и ответил тихим спокойным голосом:
- Это был ваш выбор, Ватсон. И я, как ваш друг, должен его уважать, даже если считаю, что он в корне неверен. Решившись на брак, вы выстроили между нами стену, которую нельзя ни перелезть, ни обойти. Я сделал все, чтобы попытаться этого избежать. А теперь… идите домой, Ватсон, вас там ждут. Просто я не думал, что вынужденная бессрочная разлука с вами будет такой тяжелой ношей. Но еще тяжелее ваше присутствие в новом качестве. Женатого человека и гостя в этом доме.
Его лицо было мертвенно-бледным, его исказила болезненная судорога. Я внутренне сжался. Ничего не вернуть. Все кончено.
Я глубоко вздохнул, взял пальто и шляпу и направился к выходу. Холмс отошел к окну и повернулся ко мне спиной. Я схватился за ручку двери, и в этот момент словно волна хлынула из меня. Не видя Холмса из-за стоявших в глазах слез, я выплеснул в его сторону все, что копилось во мне последние два месяца, ту потрясающую правду, которая перевернула всю мою жизнь:
- Холмс, дорогой мой друг. Я знаю, что страшно виноват перед вами и перед собой. И перед Мэри. Моя женитьба – это роковая ошибка, только совершив ее, я понял, что не в состоянии жить без вас. Я должен вас видеть, говорить с вами, иметь возможность касаться вашего лица взглядом. Я не знаю как и не знаю когда, но обещаю вам: однажды я вернусь. И верну вас.
С этими словами я повернулся и невидящим взглядом бросился по темной лестнице вниз. Я остановился лишь на мгновение, чтобы бросить ключи на столик. Затем я распахнул широко дверь, и, уже собравшись окончательно покинуть этот дом, вдруг ощутил взгляд на своем затылке. Его взгляд. Я обернулся.
Он стоял на верхней ступени полутемной лестницы. Его глаза мерцали во тьме. Он смотрел мне вслед, затем, вынув трубку изо рта, тихо произнес:
- Я буду ждать, Ватсон. Я буду ждать.